Шанс, в котором нет правил [черновик] - Ольга Чигиринская

— Хорошо, — Игорь на этот раз был очень серьезен. — Рядовой Дорфман-младший, марш застилать койку.

— А ты? — с вызовом сказал Саня.

— А я пойду застилать свою, — не без вызова покосился на Кена и поправился: — Нашу.

— А мы — в прачечную, — на мыло. Всех на мыло. Костю на мыло, этих двоих с их личной жизнью, а главное — его самого. Так старался не сорваться, что все на свете пропустил.

— О! Еще и мое прихватите! — радостно высунулся Енот. Кен со свистом втянул воздух, а Эней только плечами пожал: под весом Антохиного тряпья они не свалятся, а машинке все равно, она позволяет загрузить 15 кг. Большая машинка, обстоятельная. Семейная. И работает тихо — беседе не мешает.

— Ну, — Эней уселся в подвале на корзину для белья. — Что это на тебя накатило?

— А ты не знаешь, что ли? — рокотнул Костя. — Он же… совсем совесть потерял. Ты за календарем следишь? Луну видел? Обычно он по бабам бегает — а тут у него сил не было и он в доме себе батарейку нашел…

— С ним я поговорю отдельно. Почему она сказала про «собаку на сене»? Она ошибается?

Кен понуро облокотился на стиральную машину.

— Она ошибается? — с напором повторил Андрей.

— Нет, — отвернулся падре. — Она мне нравится. Но не в этом дело.

— А может, именно в этом, Кен? Нет, ты не думай, что я в восторге от того, что случилось. И на календарь я поглядываю. Но вдруг это у него… закончилось? Он же взрослый мужик, Кен. Черт, да он самый старший из нас. И он все-таки знает себя…

— Он уже сколько лет знает себя?

Эней вдохнул диафрагмой, перегнал воздух в грудь, медленно выдохнул. Успокоился. Очень, очень хотелось встать на сторону Кости и пойти добавить Цумэ — уже не сгоряча, а обстоятельно, со знанием дела. Мешало главным образом физическое состояние — и четкое сознание того, что сопротивляться Цумэ не будет.

…И еще одно.

— Ну я у нас дурак, это общеизвестно. А ты? Ты только что сказал Оксане, яснее ясного сказал, что думаешь, будто к ней можно постучать, только когда из дому нет сил выйти, а подзарядиться нужно. Это если стучал Игорь. А могло быть… и почти наверняка было — наоборот.

Взгляд у Кена стал ошалелым. Отец Константин не просто симпатизировал Оксане — он не на шутку влюбился. Вот это мы вляпались, подумал Эней. А ведь так все поначалу было хорошо…

— Мне нужно уезжать, — тоскливо сказал Костя. — Давно к тому шло, верно?

Уезжать… возможно. И, возможно, не только Косте.

Ему раньше и в голову не приходило, что жизнь, которую он прежде вел, его искалечила. Рыба не замечает воды — она в ней живет, дышит ею, пропускает сквозь себя. Ихтиандр со временем тоже перестает замечать. И что легкие атрофировались — поймет лишь тогда, когда попытается подышать воздухом.

Он жил в подполье, как к воде. Он привык, что люди приходят, люди уходят, кличка значит больше, чем паспортное имя, а смерть — явление будничное. Конечно, сознание фиксировало и то, и другое, и третье, конечно, душа отзывалась болью — но и боль стала привычной. Он научился вживаться в среду — и при этом оставаться чужим.

Привычный вывих. Ты не виноват, дядя Миша, это просто так бывает. У меня есть ребята, у меня есть сестра и племянник — но я не могу быть им своим, своим до конца. Даже когда хочу — меня тянет в сторону. Я ловлю себя на том, что мне лучше одному, спокойней, проще. Меня пугает врастание в место и время. Мне больно, что меня не понимают — и страшно, что поймут. Потому что тогда нужно будет жить как-то по-другому. Отдавая что-то еще, чего у меня нет. Нет, пока нет, еще нет, а когда оно проклюнется, когда взломает скорлупу, будет уже поздно.

Мы три года вместе. И все живы. Неправдоподобный срок для хорошей группы. А мы хорошая группа. Мы три года вместе — а значит, почти выработали свой ресурс везения. Мы должны рассредоточиться. Расточиться.

Я и Костя. Игоря дергать нельзя, у них с Оксаной, кажется, получилось, а что может лучше мимикрировать под семью, чем настоящая семья? И Енота нельзя — университетская сеть сделана под него. Значит, мы с Костей.

Они выпадут из поля зрения, я не смогу быть рядом — просто видеть, слышать, контролировать пространство… Но это, может быть, и к лучшему. Антон — взрослый парень. Пора становиться на крыло. Игорь должен заменить меня, когда я сойду с дистанции. Значит, им нужно привыкать без меня. Привыкать. Привыкнуть можно ко всему, но чаще привыкают к тому, что неудобно, неправильно. Сначала терпят, потом свыкаются, потом перестают замечать, потом все становится как надо, как не было.

— Кен, — сказал он, собравшись с мыслями. — Как бы я к этому делу ни относился… Но ты ударил своего, даже не выяснив для начала, в чем дело.

— Ты помнишь, как я тебя от Цумэ отцеплял — когда он твои стихи стащил?

— Э! Я-то как раз выяснил, в чем дело! Иначе ты бы оттаскивал меня от Енота. Это ведь он был непосредственным исполнителем.

…а те стихи он писал для Мэй — и в груди что-то неловко повернулось.

— Я сейчас с ним поговорю, — пообещал Эней. — В любом случае… лучше я, чем ты.

Я поговорю… но Костя почти наверняка неправ. Почти наверняка.

Он поднялся из бойлерной на кухню, где уже вовсю шкворчало и вкусно пахло. Оксана готовила омлеты, Игорь начинял их рисом на кетчупе, пересыпал сыром и складывал пополам, пока горячие. Санька, видимо, одевался к школе.

— Кен расстроен, — сказал Эней, присаживаясь за стол с краю.

— Изумительно, — сказала Оксана. Игорь почему-то фыркнул.

— Я как раз хотел попросить о благословении, — добавил он. — Но батюшка сыграл на опережение.

Оксана жонглерским движением подкинула омлет в воздух сковородкой, как блин, и поймала разделочной доской. Она это умела делать с 12 лет. Увидела в моби — и научилась.

— Мне бы хотелось услышать извинения нашего дона Камилло лично, — разделочная доска перешла к Цумэ, и тот принялся выкладывать последнюю порцию риса. Оксана выключила плиту и развернулась к Энею. Она уже успела переодеться в цивильное — джинсы и майку с надписью If mama ain't happy, ain't nobody happy. Что, так и на работу пойдет?

— Вы мне можете сказать, что у вас произошло?

— Ну что у нас могло произойти? — сказала Оксана. — Мы об этом еще в Питере… разговаривали.

— Мы поженились, кэп, — да что они, все время будут теперь дуэтом отвечать? — Просто поженились. Этот месяц с небольшим… я ждал, пока она примет решение. Смиренно, — губы Игоря, как он и обещал, уже зажили, и улыбался он во весь рот. Энею, непонятно с чего, захотелось еще раз немножко испортить ему физиономию.

Вместо этого он перевел взгляд на Оксану. Попробовал посмотреть на нее как мужчина.

Красавицей она не была никогда, лицом, мастью и статью удалась в бабушку Варю, а не в маленькую светлую маму или мамину бабушку, но от бабы Вари же досталась и харизма. Вокруг сестры, сколько Андрей помнил ее юношеские годы (а она к 13 годам уже вытянулась и оформилась), вертелось двое-трое молодых людей, и еще четверо маячили на дальней орбите — но когда она остановилась на Титове, остальные испарились. Как и бабушка Варя, Оксана была однолюбка и — Андрей это понял лишь сейчас, — склонна впадать в зависимость от мужчины. Уход деда очень сильно бабушку придавил, просто в бытность мальчишкой он не замечал этого. И если Оксана попадет в зависимость от Игоря, а он… погибнет — это в лучшем случае… В худшем я его сам шлепну…

— Ну? — он попробовал сформулировать главный вопрос и не нашел подсказки лучше, чем надпись у нее на груди. — Ты счастлива?

— Нет, — сказала Оксана. — Я боюсь. Я все время боюсь. Того, другого и третьего. Но раньше я не боялась — и ты меня тогда видел.

Она отправилась наверх, бросив через плечо:

— Что-то Санька долго возится.

— Пусть повозится еще немного! — сказал Игорь. — Я позову!

— Ты хочешь сказать, что не сорвешься больше? — спросил Андрей, раскладывая омлет по тарелкам.

— Откуда я знаю, кэп, сорвусь я или нет. Я твердо намерен больше не срываться — вот это я знаю. И сейчас мне кажется, что я могу. А поручиться — сам понимаешь.

— Понимаю.

Сверху вприпрыжку спустился Енот.

— Я пойду, пастыря к завтраку позову, — сжалился Игорь.

— Может, лучше я? — предложил Антон.

— Лучше — я. Без всяких «может». Это он сейчас злится, а часа через два он на стену полезет. А он тяжелый.

Антон кивнул. Не понял, но кивнул, запомнил.

— Отец мой, я согрешил.

— Пошел в жопу, сын мой.

— Ну… если ты именно за этим так ее оттопырил…

Костя, с шипением втягивая воздух, выпрямился во весь рост и развернулся. Игорь плотно прикрыл за собой дверь.

— Стены здесь каменные, — сказал он, — звукоизоляция хорошая. Можешь врезать мне столько раз, сколько посчитаешь нужным, будем считать это епитимьей. Только не бей в лицо, чтобы не напрягать Ёлку и кэпа.